Шаг на пути к небу. Роман - Паратиков Павел

– Так, хлопцы, али нет? – привставая со своего места, и оглядывая присутствующих, спросил он.

– Так точно, – ответил парень, стоявший возле окна, оперевшись на подоконник.

– Как по станицам постановление зачитали, так все в армию и хлынули. Я с Амура, нас со станицы шестерых в этот год в армию отправляли. Старики вот такие проводы закатили, – он показал большой палец, поднятый вверх.

– Век буду жить, не забуду. Всё, как встарь, говорят, по старым традициям.

– Да, проводы старики устроили как надо, – подтвердили его слова ещё несколько человек.

– А вот я, братцы, не люблю казаков, – вдруг прервал их воспоминания о станичных проводах боец со шрамом на щеке.

– Они маво батьку в девятнадцатом годе порубили, мне тогда три года было. Вот я с тех пор и сиротствую.

– Как звать тебя, друже? – подошёл к нему парень, стоявший у подоконника.

– Антоха.

– А я Прошка, Прохор значится. Прохор Фёдоров.

Он протянул ему руку.

– Маво батьку тоже в девятнадцатом убили, – продолжил он.

– И тоже сиротствую я, брат Антон, с трёх годов. Ну, что было, того не вернуть, думаю, тут у всех есть о чём погоревать. Но горевать нам нынче несподручно, мы теперь все красноармейцы, бойцы регулярной, Рабоче – Крестьянской Красной армии, и, как сказал наш комбат, Родина смотрит на нас, и мы её не подведём. Поэтому делить нам нечего, да и незачем. Верно я гутарю, хлопцы?

– Верно, Проша, – поддержал его Сенька.

– У всех у нас свои судьбы, свои истории, и неча нам зараз вспоминать дела прошлого. Много там осталось всего. Нам нужно жить настоящим, и не делиться на казаков и крестьян, а вместе строить светлое будущее, и вместе учиться защищать нашу общую Родину.

Начались армейские будни. Тренировки, учения, наряды. Полгода пролетели, как одна неделя. Очень быстро втянулись бойцы в службу. Совсем скоро предстояло то, о чём все они мечтали всё это время. Впереди их ждало знакомство с танками. Взвод, прошедший учебку, с нетерпением ждал начала практических занятий на танке Т – 26.

– Ровня-я-я-йсь, сми-и-ирно.

Перед Стрельниковым стоял уже не строй вчерашних гражданских пацанов, а хорошо вымуштрованное, боевое подразделение. Это не могло его не радовать. От того, с ещё большим удовольствием, он зачитал приказы, о присвоении очередных воинских званий.

– Красноармеец Бандурин.

– Я, – отозвался Сенька.

– Красноармеец Фёдоров.

– Я, – отозвался Прохор.

– Выйти из строя, – продолжал командовать комбат.

– Есть выйти из строя, – в один голос продублировали команду бойцы, и сделав два шага, развернулись лицом к взводу.

Торжественным голосом майор продолжил.

– За образцовое несение службы, и за достигнутые успехи в боевой и политической подготовке, красноармейцы Бандурин и Фёдоров назначаются на должность командиров отделений, с присвоением очередного воинского звания «младший сержант». Ко мне, бойцы.

– Есть, – ответили они опять в один голос, и, развернувшись кругом, строевым шагом подошли к командиру.

Стрельников протянул им новенькие петлички, с треугольничком.

– Поздравляю вас, товарищи, – он пожал им руки.

– Служим трудовому народу, – всё также в унисон, как на тренировках, отвечали парни, реагируя на команды офицера.

Строй залился в троекратном «ура». По существующей воинской традиции, комбат дал распоряжение в канцелярию написать благодарственные письма на Родину.

Пустовал вышел из своего кабинета, с довольным лицом.

– Катерина Акимовна, вы Евсеича не видели? – спросил он у уборщицы, моющей пол в коридоре.

– Дак, минут пятнадцать назад здесь был, зараз на ферму уехал. Васька на санях за ним приехал, он быстренько собрался, в сани прыгнул, и укатили они, – доложила она во всех подробностях.

– Хорошо, спасибо, – поблагодарил её председатель и вернулся в кабинет.

Дожидаться возвращения Семёна Евсеевича, имея такую телеграмму, он не смог. Накинув бекешу и ушанку, он побежал на ферму.

Декабрь выдался снежный. Сугробов намело по колено. Пустовал с трудом переставлял ноги, проваливаясь в снег.

– Тимофей Аркадьевич, ты на ферму собрался? – догнал его на санях Петро Башкин.

– Да, на ферму, Семён Евсеевич мне срочно нужен.

– Я туда же еду, садись, а то так по сугробам замучаешься шагать.

– Во, хорошо Петь, ты вовремя, – обрадовался он, залезая в сани.

– Телеграмма пришла с армии, дюже хорошая, про Арсения Бандурина. Вот, не могу ждать, хочу срочно обрадовать деда с отцом.

– Ну, эт правильно, дело важное, сейчас мигом доедем.

Петро подстегнул лошадь.

– Но, пшла.

На ферме вовсю шла снегоуборочная компания. Всеми силами убирали с территории снег, вывозя его на телегах и санях. Матвей лихо орудовал лопатой, закидывая большой сугроб на бричку. Из-под его шапки шёл пар.

– Во, Матвей Семёнович, ты-то мне и нужен, – спрыгивая с петровских саней, подбежал к нему председатель.

– А Семён Евсеевич далеко?

– Да вот, только что зашёл в коровник, – ответил Бандурин, продолжая работать.

– А что случилось?

– Пойдём, сейчас узнаешь.

Матвей воткнул лопату в сугроб и пошёл за Пустовалом.

– Семён Евсеевич, можно тебя на минуту, – окликнул его председатель, войдя в коровник.

– Можно конечно.

Он подошёл.

– Что, Тимофей Аркадьевич?

– Дело у меня есть к вам, Бандуриным.

Петро Башкин подошёл поближе, чтобы ничего не пропустить. Присутствующие с любопытством смотрели на них.

– На вот, читай.

Пустовал достал из-за пазухи телеграмму. Семён Евсеевич взял её.

– Мелко написано, не вижу нячё.

– Матвей, на, прочти.

Он передал её сыну. Тот, развернув, начал читать.

«Председателю колхоза Светлый путь, Пустовалу Т. А.

Командование Рабоче – Крестьянской Красной Армии, уведомляет вас, что отличнику боевой и политической подготовки, Бандурину Арсению Матвеевичу, в ознаменование очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, за особые достижения в службе, присвоено очередное воинское звание, «младший сержант». В связи с чем выражаем вам, и его родителям благодарность, за достойное воспитание советского гражданина и сына. Командир бронетанкового батальона, майор Стрельников.»

Матвей дочитал, с трудом сдерживая подкативший к горлу ком. Он посмотрел на отца. Тот стоял, опешив от услышанного, не в силах ничего сказать.

– Гордость – то какая, – разорвал тишину Башкин.

– Ай да Сенька, ай да порадовал. Вот это казак.

У Семёна Евсеевича на глазах предательски выступили слёзы, покатившись по щекам и спрятавшись в бороде.

– Никак в урядники произвели Сеньку-то нашего, – проговорил он, вытирая их.

– В сержанты, – поправил его Пустовал.

– Командиром тепереча будет Арсений.

– Командиром, – задумчиво повторил за ним дед.

– Стало быть, строится служба-то у казаков, а, Матвеюшка, – посмотрел он на сына.

– Глядишь, с Божьей помощью и в офицерья выйдет.

– Дай-то Бог, – Матвей обвёл всех глазами.

– Дай-то Бог.

– Ну, спасибо тебе, Пётр Аркадьевич, за добрую весть, – Семён Евсеевич пожал ему руку, и обнял.

– Вот это порадовал ты меня добре. Не посрамил Арсений рода нашего. Не посрамил.

Все смотрели на своего бригадира и радовались за него.

– Отличник боевой подготовки, командир говорит, – повысив голос, чтобы все слышали, громко сказал он, обводя всех взглядом.

– Вот так вот, пусчай знають. Токмо казаков в строй поставили, а они уже в командирах.

Радости Евсеича не было конца. Он ещё целую неделю ходил с этой телеграммой по станице, показывая её всем. Для старого казака эта благодарность была предметом большой гордости. Ведь то положение, в котором оказалось казачество после гражданской войны, было весьма незавидным и бесперспективным. То, что на казачество было наложено ограничение по службе, тяжёлым бременем лежало на плечах казаков. Казалось, что уже никогда не удастся вернуть казачеству его прежнее место в обществе. И вот, с выходом постановления о снятии ограничений, появился шанс. Казаки использовали этот шанс на полную мощность, понимая, что от этого зависит будущее казачества.

Глава 8

Летом 1938 года, ситуация на советско – японской границе обострилась. Более тысячи японских солдат совершили нападение на советскую пограничную заставу в районе высоты Безымянной и Заречной, вблизи озера Хасан, которую охраняли триста пограничников. Все советские защитники погибли, также было потеряно более десятка танков. Японцы заняли оборону на захваченной территории.

– Рота подъё-ё-ём, боевая тревога, – прозвучала команда дневального. Всё вокруг пришло в движение. Бойцы, быстро соскакивая, одеваясь и выстраиваясь в организованную очередь, получали в оружейке личное оружие. Через пятнадцать минут батальон стоял на плацу.